Алексей Петрович Ганнушкин
С магнитофонной записи 1965 года. Печатается с сокращением.
Первое знакомство с Алексеем Михайловичем у меня произошло в 1945 г. в марте месяце, когда он впервые пришел читать нам лекции: "Расчет самолета на прочность". В начале нового семестра мы, студенты 4 курса, пришли на лекцию в холодную, нетопленную аудиторию, где сидели в пальто и шубах. В аудиторию вошел очень подвижный быстрый человек в кожанном коричневом пальто. (В таких пальто в те годы ходили многие руководящие работники). В руках кожаная шапка-ушанка. На ногах бурки, отделанные кожей. Не было ничего особенно примечательного в его внешности. Он был очень просто одет: синий костюм, рубашка с галстуком. Сняв пальто, повесил его на стул и тут же приступил к лекции. Простыми словами начал он свой рассказ об истории развития науки о прочности самолета. Говорил он, не прибегая к сложным терминам и красивым выражениям, однако его речь как-то сразу захватывала аудиторию.
С первого момента знакомства привлекали внимание его необыкновенно живые и ясные глаза. Он произволил впечатление человека, обладающего очень сильным и живым умом. Четкость и ясность мысли, умение донести их до собеседника, самому быстро понять собеседника -- это отличало его от других лекторов.
Лекции Алексея Михайловича неизменно привлекали к себе большое количество студентов. Из всех лекторов, которых мне приходилось слушать в институте или когда-либо потом, я не встречал ни одного, кто бы умел так держать в напряжении аудиторию, что все слушатели становились активным участниками лекций или занятий. Большинство студентов шли на лекции Черемухина, можно сказать без преувеличения, как на праздник. Лекционный материал он излагал чрезвычайно просто, уделяя главное внимание тому, чтобы студент понял существо дела, физику явления.
Только после этого переходил к математическим формулам, которые теперь становились понятней слушателям. Этим отличались лекции Черемухина от лекций тех профессоров, которые, не вскрывая физики явления, давали лишь математическое описание явления. Лекции таких профессоров было проще записывать, но значительно сложнее было по ним готовиться к экзаменам.
Его лекции были насыщенны примерами, взятыми из жизни, из его богатой инженерной практики, это делало их исключительно интересными. Доходчивости материала лекций способствовали наглядность схем и рисунков, начерченных им на доске, они часто были более понятными и нагляднымии, чем в учебниках.
Во время лекций Алексей Михайлович ходил между рядами, глядя как студенты заканчивают начатый им на доске вывод формулы. Видя, что у кого-то возникают затруднения, он вновь шел к доске, снова объяснял, вновь возвращался в ряды. Смотрел, как студенты рисуют, помогал им, давал советы. Во время лекции он непрерывного общался со студентами: задавал вопросы, предлагал студентам закончить его мысль. Это приносило колоссальную пользу и позволяло окружающим глубоко проникнуться теми мыслями, которые он хотел донести. На других курсах, как правило, общение со студентами происходило только на практических занятиях или экзаменах.
Перерыв между его лекциями был прямым продолжением самой лекции. Студенты, как правило, обступали Алексея Михайловича, и начиналось обсуждение актуальных вопросов современной авиационной техники, или непонятных вопросов, ответы Черемухина на вопросы студентов, связанные с их дипломными заданиями, курсовыми проектами и т.д. Очень часто на перерывы приходили студенты старших курсов, дипломники, преподаватели, чтобы задать вопросы Алексею Михайловичу. Общение Черемухина со студентами было общение старшего с младшим, но всегда с позиции равного с равным. Черемухин никогда не пытался навязать свои мысли, пользуясь своим авторитетом, служебным или научным положением. Обращался он только к разуму своего собеседника, и только путем логических доводов старался объяснить ему непонятные вопросы,используя свой опыт и знания.
К экзаменам готовились не только студенты. Алексей Михайлович сам очень тщательно готовился к экзаменам. Обычно он сам делал экзаменационные билеты, своим четким, красивым почерком на маленьких листках из полуватмана он выписывал текст вопросов, схемы и задачи, которые сам составлял.
Беседа у стола экзаменатора, когда студент уже отвечал, отнюдь не носила того формального характера опроса, который обычно имеет место на экзаменах. Сначала он убеждался в том, что студент правильно решил задачу, понимает физику явлений и с пониманием отвечает на теоретические вопросы. После этого Черемухин переходил к беседе на инженерные темы, затрагивающие расчет самолета на прочность. Его интересовало, как понимал студент соотношение вопросов прочности и конструкци и с вопросами аэродинамики, управляемости, технологии, которые тесно связаны со всем процессом создания самолета.
Алексей Михайлович часто выступал на научных конференциях с докладами и сообщениями о проведенных им и его сотрудниками работах, как в МАИ, так и в КБ. Черемухин был организатором многих конференций в МАИ. Во всех своих докладах и выступлениях он останавливался главным образом на существе вопроса: постановке задачи, методике ее решения и главных полученных результатах. В итоге даже неспециалисту доклады представлялись ясными. интересными и понятными. Живость изложения, великолепный язык, темпераментность отличали Черемухина-докладчика.
Широкий круг научно-технической деятельности и общественной деятельности Черемухина не ограничивался заводом и МАИ. В течение многих лет он был членом Высшей аттестационной комиссии. Участвовал в заседании ученого совета ЦАГИ. Был руководителем научных работ, проводимых в ЦАГИ.
Часто выступал Алексей Михайлович в качестве официального оппонента при защите диссертаций. Был научным руководителем нескольких аспирантов, которые успешно защитились в свое время и успешно работают в авиационной промышленности.
По его инициативе в разное время организовывались курсы и проводились семинары по повышению квалификации работников авиапромышленности и ВУЗов. Особенно он обращал внимание на повышение математической квалификации своих сотрудников. К чтению лекций он привлек и преподавателей академии МАП, которые прочли несколько систематических курсов, в течение 2-х -- 3-х лет для инженерно-технического состава расчетных подразделений конструкторского бюро.
Он требовал от окружающих четкого оформления своих мыслей, четкого оформления выпускаемой документации. Он был противником любого хаоса, любой беспорядочности в работе. Всем своим сотрудникам в МАИ и в КБ он всегда помогал оформить их работу в виде законченных отчетов или сообщений.
Однако, сам он из-за огромного объема работ не успевал оформить и систематизировать тот материал, который был у него. Многие годы он мечтал написать книгу, новую книгу по расчету самолета на прочность, где хотел обобщить весь тот богатейший материал, который был им накоплен за последние годы. Большая загрузка в КБ, МАИ и академии лишила его возможности выполнить эту работу.
Одной из характерных черт Черемухина являлось полное отсутствие технического консерватизма. Он был новатором во всех областях техники, которыми он занимался. Его новаторство характерно и для лабораторных испытаний, которые он проводил. Благодаря ему началось широкое применение электротензометрии, новой измерительной аппаратуры и новых методов нагружения конструкций. По его инициативе и при его участии были созданы многие приспособления для более совершенных испытаний современных авиационных конструкций, которые применяются и по сегодняшний день.
Очень часто, в процессе лабораторных испытаний, особенно испытаний моделей, Алексею Михайловичу приходилось самому заниматься их доводкой, установкой измерительной аппаратуры и проведением наиболее тонких и изящных экспериментов.
В тех, с кем ему приходилось работать, он очень ценил способность что-нибудь сделать своими руками. Неоднократно он предлагал студентам-дипломникам делать модели, иллюстрирующие то или иное явление, и был чрезвычайно рад, когда это им удавалось.
Все работы в АНТОС он тоже строил таким образом, чтобы работа студентов не ограничивалась чисто бумажной деятельностью, чтобы студенты, проводя теоретические исследования, заканчивали их созданием конструкций, пусть примитивных, элементарных, но конструкций, выполненных в металле собственными руками.
Алексей Михайлович был очень общительным человеком. Представить его вне общества, без тех людей, с которыми он работал, совершенно невозможно. Он никогда не бывал один. Он не был инженером-одиночкой. Он всегда работал в коллективе. Его общительность проявлялась не только на работе, но и дома, на даче, где проводил он немногие часы своего отдыха. Алексей Михайлович был очень веселым человеком, прекрасно танцевал.
Дом Черемухина всегда был полон молодежи -- это были товарищи его сына, его студенты, его бывшие ученики, которые не порвали с ним связи спустя десятки лет после окончания института. Это были сотрудники ЦАГИ, других институтов и организаций, конструкторы, которые когда-то работали с Черемухиным или когда-то были его учениками. Он часто встречался на отдыхе с Андреем Николаевичем Туполевым, который жил на даче в Ильинской, часто и Туполевы приезжали на дачу к Черемухиным. Двери дома Черемухиных были открыты всегда и для всех в любое время дня и ночи.
Отдыхал Алексей Михайлович также активно, как и работал. Он не представлял себе спокойного лежания на диване с книгой или газетой, он неизменно что-нибудь делал. Руки его всегда были чем-то заняты. Либо он выстругивал какую-то фигурку из дерева, либо вырезал из апельсиновой корки человечка, либо мастерил что-нибудь из спичек. Чтобы он ни делал: ремонтировал ли свой автомобиль или сооружал камин, делал ли новый колодец или расчищал дорожки -- он неизменно стремился в свою деятельность внести элемент творчества.
Алексей Михайлович не был азартным человеком -- он не любил игр. Не играл ни в карты, ни в шахматы. Но свое свободное время он проводил только активно. Он очень любил природу, часто ходил, гулял, ездил на велосипеде, вообще увлекался спортом. Начав кататься на фигурных коньках уже в зрелом возрасте, он быстро освоил это искусство и прекрасно катался, вызывая удивление молодежи. До последних дней старался два раза в неделю посещать каток. Большая нагрузка, конечно, мешала. И он с огорчением говорил: "А мне вчера опять пришлось до вечера просидеть на работе, вместо того, чтобы пойти на фигурное катание".
Все у Алексея Михайловича отлично получалось. Если ему удавалось сделать новый инструмент или интересное приспособление, он радовался, как ребенок. Однажды летом 1946 г. Андрей Николаевич Туполев заехал на дачу к Черемухину. В это время молодежь на даче "осваивала" ходули. За несколько дней до этого Алексей Михайлович смастерил их и очень быстро научился на них ходить, что вызывало зависть молодежи. Андрей Николаевич приехал как раз в то время, когда ходули осваивал сын Черемухина и я. Под общий смех присутствующих Черемухин показывал Андрею Николаевичу, что он ходит на ходулях гораздо лучше, чем молодые люди.
Вспоминаю и такой эпизод. Это было в 1947 г., когда Алексею Михайловичу было уже за пятьдесят, к его сыну приехал приятель и с радостью показывал, что он научился ездить на велосипеде, сидя задом наперед на руле. Алексей Михайлович долго смотрел, как молодой человек катается таким образом, а потом куда-то исчез. Примерно через полчаса он появился, оглашая окрестности громким радостным криком -- он уже ехал на велосипеде задом наперед. Юноша был удивлен - ему потребовалось два дня для того, чтобы освоить необычный способ передвижения.
Спортивный дух был характерным для Черемухина. Он начал, по его рассказам, ездить на мотоцикле еще в 17-ти летнем возрасте. Ездил много на мотоцикле и автомобиле во время войны 1914 года. Очень любил "отдыхать на колесах", как он выражался. Он ездил по Кавказу, Крыму, Прибалтике и разным городам нашей страны. Однажды отдыхал в Средней Азии. Он объездил Иссык-Куль и все окрестные районы и очень часто вспоминал с радостью это время.
Черемухин рано начинал свой рабочий день и поздно его оканчивал Также и во время отдыха: рано вставал, и весь день работал -- на время отпуска у него всегда на руках были какие-либо отзывы, рецензии, редакторская работа, диссертации, которыми он руководил или оппонировал и т.д. Он говорил: "За такой работой я отдыхаю от безделья".
На моей памяти он был редактором, а по сути дела и переводчиком очень интересной книги, посвященной расчету на прочность авиационных конструкций, крупного американского инженера Шенли. В процессе этой работы он очень много и детально сверял с оригиналом, текст, представленный переводчиком, выправляя текст,он детально, добросовестно редактировал каждую главу, каждую страницу, каждую строку, сам проверял решение всех задач, весь смысловой материал, все таблицы, графики и диаграммы, приведенные автором, обнаружив не только ошибки переводчика, но и опечатки в американском оригинале книги. Эта невероятная добросовестность Алексея Михайловича как редактора характерна для всей его научно-литературной деятельности. Также тщательно он редактировал статьи и учебники, которые ему присылали на отзыв, учебники, редактором которых он являлся. Он детально изучал диссертации, руководителем или оппонентом которых он был. Может быть этим и объясняется, что его так часто просили быть оппонентом и научным руководителем, что так часто просили прочитать книгу, быть рецензентом этой книги или редактором. Книги Камова, Свердлова, Кана и многих других были отредактированы, а зачастую и значительно улучшены А.М.Черемухиным.
Я не знаю ни одного дела на моей памяти, которое бы Алексей Михайлович сделал недобросовестно, будь это дело по созданию большого реактивного лайнера или совершенно незначительное занятие, связанное с ремонтом забора на собственной даче. Все, что он делал, он делал предельно хорошо. Небрежность, поверхностность были совершенно чужды этому человеку.
Алексей Михайлович с неизменным удовольствием мастерил своими руками дополнительные баки к своему автомобилю, проводил профилактический ремонт, делал всевозможные приспособления,замки и другие устройства, которыми так отличался его автомобиль. Все, что нужно было делать по дому, он делал сам. Совершенно не переносил незаточенного инструмента, ножей. Весь инструмент в доме Черемухина всегда находилсся в идеальном состоянии.
Что же так влекло молодежь к этому уже не столь молодому человеку? Мне представляется, что это -- душевная теплота, энергия, колоссальное жизнелюбие. Он помогал молодежи учиться, никогда не отказывал ни в добром совете, ни в дружеской помощи. От молодежи он ждал только одного -- активного, деятельного и творческого участия в жизни.
Алексей Михайлович активно искал среди своих учеников людей способных, деятельных, энергичных. Когда к нему приходили молодые, только что кончившие институт специалисты, он помогал им найти тот путь в технике, который им больше нравился, где бы они могли больше всего применить свои силы и способности. Когда он принимал на работу нового сотрудника, мне приходилось слышать от него:
- Хороший парень. У него живые глаза. Знает мало, но научится - глаза живые - это самое главное.
Если Алексей Михайлович видел, что молодой инженер не находит себя на той или иной работе,которую он для себя выбрал, он давал ему возможность попробовать свои силы на другом участке работы до тех пор, пока человек ни находил себя. Тогда Алексей Михайлович представлял ему полную свободу, ограждая лишь от ошибок. Эта деликатность руководителя была также одной из причин любви и уважения к нему.
Однако из этого не следует, что Алексей Михайлович не был требовательным и взыскательным начальником. Он много работал сам и требовал от своих подчиненных напряженной работы. Он не терпел безделья и, как он любил говорить, "умственной ленности". "Человек должен работать так, чтобы работа его утомляла. Только такая напряженная утомительная работа может принести пользу человеку и делу", говорил он. Умел он требовать от своих сотрудников работу напряженную, интенсивную. С другой стороны Алексей Михайлович был способен мгновенно в 2 -- 3 слова разрядить самую напряженную атмосферу как на студенческих собраниях, так и на совещаниях на кафедре прочности, в КБ и даже на самых важных и больших технических совещанях на уровне главных и генеральных конструкторов, выдающихся инженеров и ученых. Его способность разрядить обстановку легкой веселой шуткой была совершенно необычайной. Одно время Алексей Михайлович, например, носил в кармане волчек. Некоторые помнят, что были такие волчки в виде шарика с хвостиком, которые, если их запустить, в процессе вращения переворачивались и продолжали вращаться на этом хвостике. Он говорил, что с помощью этого волчка можно разрядить обстановку самого напряженного и самого взрывоопасного совещания в любой организации. Мне неоднократно приходилось видеть, как в момент накала страстей Алексей Михайлович доставал волчек, раздвигая на столе бумаги, и запускал его, говоря: "А ну-ка посмотрите, товарищи, какую я вам принес игрушку? Попробуйте объяснить это явление с точки зрения техники!" И маститые инженеры и ученые забывали свои распри и разногласия и, глядя на этот волчек, начинали высказывать самые невероятные идеи, объясняя движения этого волчка с точки зрения теоретической механики. Алексей Михайлович весело смеялся и говорил: "Да, да, да, давно вы, товарищи, сдавали теоретическую механику. Все вы позабыли, а ведь надо ..." и начинал излагать довольно простую теорию этого волчка. После такого небольшого перерыва совещание продолжалось совершено в иных тонах, хотя вся беседа вокруг волчка занимала не более трех -- пяти минут.
В любой обстановке умел найти подходящее легкое и веселое слово, способное подбодрить людей, дать им возможность немножко отдохнуть, несколько стряхнуться и оторваться от дела, которым были заняты. Так было всегда, даже в самые напряженные моменты испытания нового самолета, когда конструкция трещит под воздействием огромных нагрузок, когда нервы экспериментаторов и всех присутствующих напряжены до предела, Черемухин находил какое-нибудь одно слово, одну аналогию, одну параллель или вспоминал какой-нибудь смешной случай на испытаниях, проходивших ранее, которые сразу снимали напряженность.
Алексей Михайлович не делил людей на старших по рангу и младших. Мне никогда не приходилось видеть разницу в его общении с младшим техником, со студентом или с известным академиком, ученым, начальником или руководителем крупнейшего научно-исследовательского института. Он всегда был прост, всегда был самим собой, и за эту простоту, естественность его любили сотрудники, сослуживцы, все, с кем он мало сталкивался и те, с которыми он проработал 30 -- 40 лет.
Он любил очень часто говорить: "В авиации трудно только первые 30 лет". Так он говорил, когда мы с ним познакомились. Потом он говорил, что а "в авиации трудно только первые 40 лет", в конце своих дней он говорил: "В авиации трудно только первые 45 лет".
Хотя действительно, ему никогда не было легко, он всегда работал с очень большой отдачей умственных, нервных и физических сил. Он всегда работал с невероятным напряжением, он всегда отдавал работе всего себя, ничего не оставляя прозапас, и, несмотря на это, он делал все как-то очень легко, не демонстрируя, как некоторые, напряженность и интенсивность своего труда.
Трудно, пожалуй, невозможно найти человека, с которым бы у Алексея Михайловича не было теплых отношений. Это относится ко всем с кем бы он ни встречался, вне зависимости от занимаемого положения, и, как это не странно, совершенно независимо от
возраста.
Общительность и душевная теплота, с которой он относился к людям, его окружавшим -- вот то главное, за что его любили его друзья, ученики, сослуживцы.
наверх
РќРћР’РћР•: 
Е.Л.Залесская, Г.А.Черемухин "ИНЖЕНЕР БОЖЬЕЙ МИЛОСТЬЮ"
Версия для печати
